ручною сборки, дорогой.
Ведь мой родитель, мастер старый,
нас делал, как никто другой.
Как надо мною он трудился,
как долго создавал меня!
Точил, строгал, пыхтел и злился
день ото дня, день ото дня.
Он бесконечно что-то правил -
но наконец я был рожден.
И мастер петь меня заставил,
довольно выслушав мой звон.
И я был рад - какие звуки!
Но в тот же вечер я попал
из мастерской в чужие руки,
чужою собственностью стал.
Удел презренный, бестолковый!
Хотя мне жаловаться грех:
ценил меня хозяин новый,
оберегал меня от всех.
Повесил он меня на стенку -
жаль, сам играть он не умел,
но, выпив водки, на коленку
меня он ставил и смелел:
Мычал себе под нос невнятно
и струнами перебирал.
Потом подвешивал обратно
и нежно тряпкой вытирал...
А мне казалось - для фламенко,
для страстных звуков создан я,
для сцены! Ну, при чем тут стенка?
Неужто в этом - жизнь моя?
Хочу, чтобы на мне играли,-
пусть рвутся струны к черту, пусть!
Но лишь бы все, кто слышит, знали -
во мне есть страсть, и боль, и грусть.
Во мне есть краски, есть оттенки,
созвучий целый миллион!
Как страшно провисеть на стенке,
когда для музыки рожден!
И как-то, помню, я свалился
вниз, от бездействия устав,
и об пол сразу же разбился,
и умер я, не прозвучав.
А ты, певец, молчать не смеешь:
ты должен петь, а не молчать,
так петь, как только ты умеешь,
и - в полный голос прозвучать!
Комментариев нет:
Отправить комментарий